Магия
…Беда обрушилась на племя, жгучая беда: от чьей‑то коварной руки один за другим гибли лучшие люди. Никто не мог понять, кто стал убийцей в большой семье племени гола? После очередного трупа вождь Бойма‑Куи решил совершить «Большое таинство Прута». Все жители деревни сошлись на поляне перед хижиной собраний, где их уже ждала она, заклинательница. Небольшая голова с жесткими мужскими чертами сидела на короткой шее. Большие пронзительные глаза мерцали в глубоких глазницах. Расставив ноги, она медленно опускает перед собой длинный прут. Перед ней молча и неподвижно застыли родственники убитого. По знаку вождя одна из женщин начала медленно и ритмично постукивать маленькой палочкой по пруту колдуньи. Мертвая вяжущая тишина на прежде шумной площади угнетает. Негритянка стекленеющими глазами смотрит на свой прут, зажатый в неподвижных руках. Темп ударов усиливается. Руки и тело колдуньи костенеют. И вот она закатила глаза и начала в такт бить прутом по земле. Дикие судороги свели ее жилистое тело, она упала на бок и покатилась по земле, продолжая бить прутом в тяжелом трансе. Окружающие в страхе отпрянули… Словно ожидавшая этого, ведьма полу‑прыжком настигла одну из сидевших женщин и начала наносить ей неистовые удары прутом, пока бедная жертва с криком не повалилась на землю: руки убийцы больше никогда не прольют крови…
Магия, этот древний способ решения любых проблем. Правда, далеко не всякий отважится обратиться к колдуну: еще не совсем выжженный грехом инстинкт самосохранения так и терзает сердце, не слишком ли большая цена за результат? Но и соблазн велик: ведь в отличие от религии, в колдовстве или шаманстве результат зависит только от способностей колдуна, а вовсе не от покаяния, поста или молитв пришедшего. Выгода кажется очевидной: переступив через сердечное смятение, ничем другим в жизни больше поступаться не придется, все останется по‑прежнему. Главное – будет столь желанный результат, и жизнь дальше потечет тем же руслом, каким она текла до появления проблемы.
Потомок эпохи воинствующего материализма смотрит сегодня на магию со скепсисом – и затаенным восхищением. Разве не здорово повелевать стихиями, связывать словами своих заклинаний обреченных на любовь или командовать духами, словно мелкими служками? Это ли не духовность, о потере которой нынче рад сказать всякий? Тем более что фигура мага куда эффектней и привлекательней личности священника: маг велик и могущ своей страшной мистической силой, он – своевольный властитель мира и душ, отдавшихся ему; а кто такой священник по сравнению с ним? Проситель, ходатай перед Богом за других? Смиренный предстатель человеческой боли и скорби перед Творцом, простертый ниц перед Божественным величием? Посредник, который и шага не может сделать за пределы тех заповедей, которыми Бог оградил его со всех сторон?
Но история расставляет вопросы совсем по‑иному: почему народы, практикующие магию и шаманизм, всегда остаются народами неписьменными и никогда не образуют самостоятельного государства? Недаром эти архаические общества этнологи называют «живыми ископаемыми», которые застыли на первых шагах развития человечества, испуганно затаившись от окружающего их мира. Ведь свобода колдуна на самом‑то деле мнимая: это свобода пожизненно осужденного. И ключом, заключившим целые народы на тысячелетия, оказался магизм. Ведь магические способности – и это знает всякий шаман – просто так не даются. Во время посвящения заключается мистический брак с демонами, которые в новом шамане обретают для себя человеческие плоть и душу. Достаточно взглянуть на лицо колдуна, сплошь изуродованное серьгами, кольцами и прочими столь модными нынче атрибутами пирсинга, – становится ясно, что это уже не игра: после каждого сеанса общения с духами он просто обязан проткнуть свое лицо очередной серьгой, принести еще одну жертву ненасытным демонам. Это не прихоть колдуна, но жесткое требование бесов снова и снова свидетельствовать о полной преданности им!
Жив, жив Адамов грех и по сей день, эта безудержная жажда жить собой и только так, как хочется, жить словно боги – но только не по‑Божиему. Интерес к магизму тому подтверждение. Когда исчерпаны житейские средства, выбор невелик: либо остановиться среди суеты и в покаянии поднять голову к небу, либо заложить в духовный ломбард колдуна последнее, что осталось, – душу. Колдун, в отличие от Бога, не спросит, как и чем ты живешь, ему и дела до этого нет. Он выполнит свою функцию, может быть, даже успешно – и счет предъявлять не станет. Ломбард все‑таки. За гробом пусть разбираются. Здесь земные, посюсторонние вопросы решают, житейские. А о процентах – узнают потом. На Суде. На Страшном Суде…
[1] Гумилев Н. Пещера сна.