Храм вмч. Георгия Победоносца
в Мытищах
на территории воинской части

РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ
Сергиево-Посадская епархия
Мытищинское благочиние

Честь

Честь
Автор текста:
Протоиерей Павел Великанов
Текст читает:
Леонид Кулагин, Эдуард Марцевич

В фильме Оливера Хершбигеля «Эксперимент» – фильме по‑немецки жестком и категоричном, основанном на реальных событиях, – мастерски показано, что бывает, когда с человека сползает мишура обыденности. Психологический эксперимент по наблюдению за двумя группами случайно выбранных из толпы добровольцев и помещенных в импровизированную тюрьму‑лабораторию заканчивается трагедией: участники настолько вживаются в свои роли надзирателей и заключенных, что эксперимент выходит из‑под контроля. Но ведь никто – ни ученые, ни сами добровольцы, в реальной жизни обычные, нормальные люди, – не ожидал, что, случайно оказавшись в роли «надзирателей», станут убивать, насиловать и изощренно измываться над такими же, как они, участниками эксперимента. Оказалось, ни общественный статус, ни образование, ни семейное положение не имеют решающего значения, как ведет себя человек в ставших экстремальными условиях – как подлец или как герой. Благородство или бесчестие – вот границы, между которыми колеблется линия любой человеческой жизни.

Мракобесие. – Смерч. – Содом.
Берегите Гнездо и Дом.
Долг и Верность спустив с цепи,
Человек молодой – не спи!
В воротах, как Благая Весть,
Белым стражем да встанет – Честь[1].

Вокруг корня «честь» в нашей речи вращается целый ряд понятий. Это и честность, и почет, почтение, почести и благочестие. Все эти слова объединяет одно: речь идет о чем‑то столь важном, что не может не вызывать почитания, уважения, желания подражать. Человек чести – это не просто тот, кто не лжет, кто держит слово и выполняет обещанное. Говорящий: «Честь имею!» – утверждает, что ему есть за что умереть. И то, ради чего он готов отдать жизнь свою, не ограничивается рамками временного земного бытия.

Если внимательнее посмотреть на само слово «честь», то нельзя не заметить: это слово – не утверждение, а вопрос: «Что есть?» И если всегда понятен ответ на вопрос: «Кто ты?», куда сложнее ответить, что ты есть на самом деле.

Честь, другими словами, – это «чтойтость» человека, его сердцевина, порой даже неведомая для самого обладателя. Конечно, эта сердцевина может быть гнилой, как в неписаных «кодексах чести» преступного или развратного мира; бывает она и не вполне определенной, мятущейся, как в Раскольникове. В любом случае, честь есть та или иная попытка ответить на вопрос о смысле и ценности собственного существования.

Но как трудно сегодня говорить о чести – этом внутреннем страже человеческой души… Ведь зачем дому сторож, если жилище превратилось в проходной двор, в вокзал с нескончаемой суетой и толчеей чужих мыслей, навязанных желаний, смутных, манящих своей безвестностью ожиданий чего‑то другого, нового, свежего… Как сегодня говорить о чести, когда ее втаптывают в грязь уже со школьной скамьи? Разве будет иметь честь тот, кто ей пренебрег, потеряв естественную стыдливость и целомудрие?

С потерей чести, кроме внутреннего хаоса, неизбежно водворяется и безразличное отношение к самому себе и ко всему, что окружает. Какая разница, что и как делать, когда внутри уже давно получено разрешение «на все тяжкие», а совести дан один приказ – молчать?!

Что ж что честь с нас пооблезла,
Что ж что совесть в нас смугла…[2]

Но все‑таки прав Конфуций, сказавший, что каждый может стать благородным мужем: нужно только решиться им стать! Ведь честь нельзя отнять, ее можно только потерять: поэтому человека чести можно только уничтожить, но обесчестить уже нельзя, и здесь бессильны даже сильные мира сего со всем богатым арсеналом средств по переломке человеческих судеб:

Решетка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
Мной не владеют больше вещи,
Все затемняя и глуша.
Но солнце, солнце, солнце блещет,
И громко говорит душа.
Запоры крепкие, спасибо!
Спасибо, лезвие штыка!
Такую мудрость дать могли бы
Мне только долгие года.
Не напрягая больше слуха,
Чтоб уцелеть в тревоге дня,
Я слышу все томленье духа
С Екклезиаста до меня.
Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жесткая постель,
Такую радость дать могла бы
Мне только детства колыбель.
Уж я не бьюсь в сетях словесных,
Ища причин добру и злу,
Но в ожиданье тайн чудесных
Надеюсь, верю и люблю[3].

 

[1] Цветаева М. Мракобесие. – Смерч. – Содом.

[2] Цветаева М. Песенки из пьесы «Ученик».

[3] Солодовников А. Тюрьма. (Шесть тюремных стихотворений.)


Слушать аудиопередачу «Честь»