Под покровом тьмы

Среди поклонников и исследователей творчества А.С. Пушкина до сих пор не утихают споры о том, кто же в действительности является автором скандальной «Гаврилиады», читать которую, не испытывая серьезного смущения, не способен, пожалуй, ни один христианин. Однако достоверное знание о том, писал или нет Пушкин богохульную поэму, не столь важно, как отчетливое понимание того, почему сам поэт неоднократно отказывался от ее авторства. Не хотел портить отношения с Церковью, что по тем временам означало стать государственным преступником? Это вполне естественное предположение, но, думается, в данном случае дело обстоит значительно сложнее. Возможно, Пушкин считал, что названная поэма компрометирует его именно как поэта, ведь, согласно его собственному убеждению, «гений и злодейство – две вещи несовместные». А значит, грех богохульства, совершенный автором «Гаврилиады», превращается в серьезный художественный изъян самого произведения.

– Я, конечно, не вполне с ним согласен, но все‑таки в его словах есть здравый смысл. Он сказал, что если бы я на самом деле понимал, что происходит в моей душе, какие страсти и грехи в ней живут, то меня больше бы занимали не видения, а то, как бы стать другим, чище и лучше. Кто‑то из святых сказал, что видеть свои грехи, как песок морской, гораздо выше, чем каждый день видеть Ангелов. Он сравнил душу с озером: когда в нем всякая муть плавает, дна не видно; а муть осядет, вода успокоится – и можно каждый камешек на глубине рассмотреть. Внимательный к своему спасению человек не только видит, какие коряги и булыжники в его душе скрываются, но и аккуратно их оттуда убирает через исповедь и те дела, которыми лечатся страсти. А когда ты уже начинаешь Ангелов видеть и со святыми в режиме он‑лайн общаться, это говорит – ты уже далеко зашел, никаких грехов и неправд за собой не заметишь!

Христианство всегда смотрело на мифы народов не без уважения и интереса, видя в них по‑детски изложенное повествование о главном. Конечно, между религией и мифическими образами лежала великая пропасть. Однако нельзя отрицать и то, что многие библейские истины сохранились в большинстве древних мифов, хотя и в искаженной форме. Таковы повествования о творении мира и человека, грехопадении, змее‑искусителе, всемирном потопе и многое другое. Здесь миф выступал как поэтическая, художественная форма провозглашения истины, которая не претендовала на объяснение всего с математической точностью, но четко обозначала жизненный горизонт для человека, обращая внимание на самое главное.

Вера всуе. Пустая, ложная вера. Но все равно вера. Все равно чего‑то человек боится, даже забаррикадировавшись от Бога хай‑теком, удобствами и правами человека. Вера, пусть глупая, порой смешная до слез – но все‑таки свидетельство того, что не все в наших руках, есть еще и коварный Случай, который в один миг может все расстроить. И в неосознанном отчаянии от собственного бессилия и полной беззащитности человек пытается хоть как‑то обезопасить себя от всего, что может внезапно вторгнуться в жизнь, – обезопасить всяческими талисманами, бессмысленными – зато такими загадочными! – ритуалами, нескончаемой атрибутикой, которой сегодня наполнены магазины.

Магия, этот древний способ решения любых проблем. Правда, далеко не всякий отважится обратиться к колдуну: еще не совсем выжженный грехом инстинкт самосохранения так и терзает сердце, не слишком ли большая цена за результат? Но и соблазн велик: ведь в отличие от религии, в колдовстве или шаманстве результат зависит только от способностей колдуна, а вовсе не от покаяния, поста или молитв пришедшего. Выгода кажется очевидной: переступив через сердечное смятение, ничем другим в жизни больше поступаться не придется, все останется по‑прежнему. Главное – будет столь желанный результат, и жизнь дальше потечет тем же руслом, каким она текла до появления проблемы.

Всепоглощающая влюбленность в этот мир вместе с его светлыми и мрачными сторонами – то, что во все времена отличало язычника. Ему не интересна истина сама по себе, для него есть только одна истина – это он сам и то, что он хочет жить. Жить долго, радостно, счастливо. Здесь и сейчас. Не озадачивая себя какими‑то заповедями или запретами. Жить любой ценой. И если кто‑то встал поперек пути – это его беда. Ведь для язычника – особенно современного – «справедливость выше милосердия». А языческая справедливость требует одного: чтобы язычнику ничего не мешало жить так, как он хочет. Даже если другим это приносит боль и горе. Ведь таков закон Космоса, такова жизнь: в ней, считает язычник, добро неотделимо перемешано со злом, почему и языческие боги и добры, и злы одновременно. Нет никакого Абсолютного Добра. Нет Бога.