Религиозная энциклопедия

– Нет, а вы все‑таки скажите: где же ваш Бог, когда столько неправды, столько зла и грязи в мире? Что, не может справиться, слаб стал? Какой же это тогда Бог? Или Ему это все безразлично – может, даже нравится? Неужели вы верите в… злого Бога?! А если Он не злой, если Ему противно зло, почему же Он его не остановит? Почему негодяям все нипочем, а честный человек в нищете прозябает? Где Бог? Где правда?

Большинство людей по привычке связывают аскезу исключительно с религиозной целью. Для чего постится монах? «Спасает душу», – скажет простец, пребывая в наивной уверенности, будто Богу угодно слышать, как урчит чей‑то пустой желудок. Между тем истинная цель аскезы была хорошо знакома уже языческим философам за несколько столетий до Рождества Христова. Идея воздержания появляется как способ разрешения одной деликатной проблемы. Дело в том, что чувства теряют упругость от изобилия впечатлений. Зрение ухудшается от яркого света, слух притупляется от слишком сильных раздражителей. Городской человек неспособен расслышать в лесу шорох листьев под чьей‑то осторожной лапой, что у какого‑нибудь деревенского «пасынка природы» с ружьишком на плече вызывает немалое удивление: вы что там, в столице, все глухие, что ли? Душа, привыкшая к сильным впечатлениям страстей, похожа на разбитое кабацкое фортепьяно: его струны расстроены, оно откликается только на грубую руку.

Жертвенная любовь ничего не боится, потому что не может оказаться несчастливой. Так и сегодня совершенно будничным образом сбываются слова Христа: «Нет никого, кто оставил бы братьев или сестер, отца или мать, жену или детей ради Меня и Евангелия и не получил бы во сто крат более братьев и сестер, отцов, матерей, и детей во время сие, среди гонений, а в веке грядущем жизни вечной».

«Любой без труда скажет, сколько у него есть овец, но не каждый легко сочтет, сколько у него друзей – настолько они не в цене», – говорил древнегреческий философ Сократ. И по сей день эта насмешка не утратила своей справедливости и остроты. Современный человек имеет широкий круг общения, но едва ли ему знакомо особое чувство дружеской любви. Мы охотно заводим новые знакомства, стремимся окружить себя интересными людьми, но живем среди них с равнодушием евнуха, приставленного следить за порядком в чьем‑то чужом гареме.

Мудрость, различающая подлинные и фальшивые вещи, должна бы нам подсказать, что совершить добро не то же самое, что сделать кому‑то приятно. Иначе банщик или массажист окажется добродетельнейшим из смертных. Это не значит оказать кому‑то услугу. В этом случае официант – праведник. И даже принести пользу – не то же самое, что сделать добро. Тогда разумные эгоисты, создающие рабочие места в беднейших регионах с целью сократить производственные издержки, должны почитаться наравне со святыми.

Задумываясь о воспитании наших детей, мы стремимся понять: что же оказывает решающее влияние на формирование человеческой личности? Этот вопрос мучил и молодого Достоевского. Анализируя жизненную историю убийц, воров и проституток, он склонялся к выводу, что их «заела среда». Об этом говорит уже само название романа – «Униженные и оскорбленные»: писатель употребляет страдательные причастия как собирательные имена для своих персонажей. Но позже Достоевский отказывается от этой мысли и начинает утверждать, что «мир спасет красота». Почему?

Как известно, империю нельзя победить извне, но она способна успешно разрушить себя изнутри. Главная угроза бытию государства всегда исходит от его собственных граждан. В предельном выражении – это революции и гражданские войны. Однако существуют и менее радикальные, неявные формы опасности, еще не состоявшиеся как факт большой истории. В целом их можно назвать общегосударственным кризисом доверия.

Человек, преступающий общественный или религиозный закон, как правило, всерьез надеется избежать наказания. Но эта надежда порождена невежеством. Действительно, можно ловко «спрятать концы в воду» и скрыть преступление от общества. Можно перехитрить или подкупить следователя. Можно не верить в рай и ад или, уповая на милосердие Бога, надеяться на то, что Он в конце концов простит «недостойного раба Своего». Но социальные и религиозные последствия греха – это еще далеко не все. Каждое преступление влечет третье, последнее наказание, свершающееся в самом человеке. И в отличие от первых двух оно всегда неотвратимо.

«Честь? Не будьте смешным. Эполеты, аксельбанты, дуэли, “стволы Лепажа роковые” – все это давно забытая мода романтической эпохи. Сегодня говорить о чести – все равно что спуститься в метро в костюме мушкетера Людовика XIV». Так склонны рассуждать о чести те, кто смутно представляет себе содержание этого слова. Между тем честь – это венец мужества, то есть способности утверждать собственное бытие вопреки угрозе небытия. Немецкий богослов Пауль Тиллих замечал, что угроза небытия смутно ощущается человеком в виде трех видов тревоги: во‑первых, это тревога судьбы и смерти; во‑вторых, тревога вины и осуждения… Честь – это вполне конкретное содержание духа, позволяющее человеку преодолевать последнее и самое страшное испытание – тревогу пустоты и отсутствие смысла.

Игра как путь в ад? Да, она засасывает человека целиком, если тот добровольно отдает ей всю свою жизнь. Неслучайно в далекой древности псалмопевец сказал о страшном морском змее Левиафане, что Бог создал его… для игры. Если ты заиграешься с ним, он проглотит тебя. Но, оказывается, и это чудище можно увидеть как игрушку в руках Божиих – игрушку, без которой не был бы таким ярким наш мир.